Мёрзлая земля едва поддавалась лопате. Сабрина могла бы выбросить пакет с вещами где-нибудь в городе, но она перешла с одного его края на другой, чтобы закопать на кладбище. Похороны так похороны. Всё должно быть по правилам.
- Какая встреча.
Сабрина обернулась: Надя сидела на ближней оградке, одну ногу подтянув к груди, другой – едва касаясь земли. Сабрина не слышала шагов за спиной, ни шагов, ни шороха крыльев, но почему-то ни капли не удивилась.
Вспыхнул фонарь на аллее. Вывороченный из земли, он полулежал, зацепившись рельефом за склеп, и провода точно были оборваны. Но лампа горела, и её свет дотягивался к ним. Надя откинула капюшон, по её лицу запрыгали тени качающихся веток.
- Подумала, тебе в темноте неудобно. Людям всегда неудобно в темноте.
Сабрина ничего не ответила, отвернулась, стянула перчатку и вытерла с лица капли пота. В воздухе звенело от мороза, а ей было жарко. Надя шевельнулась, опёрлась локтем на единственный уцелевший столбик ограды.
- Вчера мы с Псом нашли чей-то подвал, набитый запасами. Хозяин умер или уехал. Мы оставили коробки с консервами у дома советов. Знаю, что у вас перебои с продовольствием.
Земля была – как каменная, корёжила старую лопату, и от каждого удара разбрасывала вокруг горсть смёрзшихся комочков. Мышцы заныли от непосильной работы. Ни о какой могиле речи быть не могло, выкопать бы хоть ямку по колено глубиной. Торжественная церемония катилась под откос.
- Зачем явилась? – Сабрина замерла, уперевшись подбородком в руки, сложенные на вершине черенка. Но сбившееся дыхание тут же выдало её злое отчаяние.
- Не каждому посчастливилось прийти на свои собственные похороны, - усмехнулась Надя. – Хочешь, помогу?
читать дальшеОна спрыгнула с ограды и опустила руку на комковатый снег. Пальцы вошли в него и прокололи насквозь. По земле пробежала трещина, в одном её конце пошатнулась оградка, в другом – неровно раскололась стена склепа. Трещина разошлась в ширину, и в глубине показались корни деревьев, как нитки, стягивающие шов.
Сабрина отступила, уронив в трещину несколько комочков смёрзшейся земли. Когда она подняла глаза, Надя стояла на другом берегу границы, но всё равно очень близко.
- Нужно бросать в могилу горсть земли, - сказала она. – Такие у людей правила.
И тут же, безо всяких переходов, фонарь высветил на её лице горькую гримасу.
- Пожалуйста, останови это, - сказала она изменившимся тоном. – Мне больно.
Сабрина не выдержала. Она тряхнула головой, отбрасывая с лица намокшую прядь волос.
- Не ври, мёртвые ничего не чувствуют.
Она поддела пакет ногой, и тот опрокинулся в земляную щель. Вниз покатились безделушки, зашептали, цепляясь о корни. С шорохом поползли клочки бумаги, их подхватило потом воздуха и расшвыряло вокруг. Бесполезно собирать – белый снег, белые клочки бумаги, исписанные чёрными и синими буквами. Большой разноцветный ком застрял в расщелине, и у ветра не хватало сил, чтобы вытащить его или хотя бы сдвинуть с места.
- Я уезжаю, - сказала Сабрина и уронила лопату. Черенок стукнулся об утоптанную тропинку между могилами.
Она развернулась и пошла, запинаясь о вздыбившися местами асфальт.
Надя подобрала цветной ком и расправила на коленях карту, исчёрканную знаками, понятными только им двоим. Фонарь истерически замигал. Она провела пальцем по главному проспекту города. На запад от него уходила дорога к набережной, и рукой Нади – синим фломастером, скукожилась надпись: «Есть дела, буду поздно». Чуть ниже рукой Сабрины – чёрной гелевой ручкой – там было написано: «Возвращайся скорее. Не лягу спать, пока не явишься».
Глухо хлопнуло – в фонаре разорвалась лампа – и кладбище опять сделалось слепым и глухим.