Со мной творится что-то странное. Такого не было никогда. Обычно я писала одно произведение за раз - и пока не допишу, шаг в сторону запрещён. Теперь под влиянием общей нервной обстановки, я дала творчество себе на откуп - если прижимать себя ещё и здесь, то - пройденный этап - просто сорвусь к чёртовой матери. Потому под шумок я решила попрактиковать интуитивное писательство (это как интуитивное питание, только не питание). Суть заключается в том, что я даю себе пару дней на разгон, и вот вообще не заставляю себя ничего писать в эти дни. Просто пускаю мысли на самотёк. Что интересно, по их прошествии в моей голове зарождается некая мысль. Эта мысль сначала тихонечко живёт (я пишу небольшую затравочную сценку), потом прорастает (ещё пара сцен), потом распускается и цветёт во всю мощь (1-2 авторских листа теста), а потом потихоньку отцветает (ещё несколько страниц на инерции). Цикл занимает 1-1,5 недели.
Так эта метода работает уже несколько месяцев. Но сначала я написала большой кусь "Шёпота мёртвых", потом потухло, и я накатала "Свет и Мглу", опять потухло, потом вдруг вспыхнуло, и появились "Духи брошенных домов", потом снова "Шёпот мёртвых" (ну он большой, там несколько раз по столько же оставалось), потом вдруг бац - и "Северный рубеж" - вторая часть "Энтомолога". Теперь вот опять войду в два разгонных дня. Интересно, что будет следующее?

Ну а пока небольшая сцена из "Северного".

читать дальшеЧасы были тут же, на стене справа. Когда я взглянула на них, то выяснилось, что времени больше нет. Я уже знала, что сделаю. Я аккуратно зачехлила микроскоп, убрала на место коробки. Волосы собрала за затылке, чтобы не падали на лицо, и проткнула пучок затупившимся карандашом.
Ключ лежал на краю стола, но перед тем, как выйти, я вытряхнула из карманов оставшиеся булавки. Несколько приколола на пояс брюк и на клапан кармана. Ещё несколько – за воротник рубашки, остатки – ссыпала в коробок и сунула обратно. Только сделав это, я ощутила жгучую боль в горле, но собрала последние силы и закрепила за спиной сачок. Так я уходила уже дважды. Первый раз, когда воевала с проректором, второй раз – шла к чудовищу. И вот настал третий.
Я тщательно заперла дверь. Коридоры университета уже опустели, только кое-где из-за дверей слышались голоса. Они затихали, когда я приближалась, и раздавались снова, когда я проходила мимо. У терминалов застыли полусонные охранники, но мне было всё равно – у меня был пропуск от всех этажей.
На двенадцатом горел приглушённый свет. Я повернула золотистую ручку его кабинета и услышала за спиной вежливое покашливание. В коридорном проёме стоял охранник.
- Господин ректор просил передать, что ожидает вас на подвальном уровне.
Я кивнула. Ну вот и всё. Если минутой раньше у меня оставались крохотные сомнения, то теперь было ясно. Битва должна пройти по всем правилам, и он не хочет забрызгать кровью свой чудесный кабинет.
Каменея с каждой минутой, я шла вниз. Те, кто попадался навстречу, шарахались в стороны от моего бешеного взгляда. Я считала оставшиеся ступеньки, и, как бы медленно я ни шла, их количество всё равно убывало. Потом между нами встала единственная преграда: тяжелая металлическая дверь. Я толкнула её плечом.
В огромном гулком помещении лампы зажглись сами по себе. Я оглянулась: вокруг толстые квадратные колонны подпирали высокий потолок. В темноту за ними не дотягивался свет ламп, и потому зала казалась ещё больше, бесконечно большой. Здесь он был на своей территории, потому сильнее, но я знала, на что шла.
Я вынула сачок из-за спины. Взвесила в руке тяжёлую рукоять, обёрнутую металлом, и зашагала вперёд, слушая, как шуршат мои шаги, отзываясь эхом в дальних углах. Ректор, без пиджака и даже без галстука, вышел мне навстречу, держа в одной руке меч Великих Учёных.
Теперь мы стояли на расстоянии прыжка друг от друга, и лицо ректора не выражало никакого особенного сожаления. Он ударил первым – я едва успела заслониться. Лезвие меча прочертило кривую царапину на металле.
Второй раз меч зацепил моё плечо. Меня в который раз спасла куртка, закостеневшая от времени и пропитанная грязью. Я отступила к колонне, снова закрылась, и силой третьего удара меня швырнуло спиной на свежую штукатурку. Вышибло из груди весь воздух.
- Ты поддаёшься! – сказал ректор. Не заметно было, чтобы его дыхание хоть немного сбилось.
Я собрала остатки сил и улыбнулась ему в глаза через перекрестье из сачка и меча. И толкнула меч. От напряжения взвыли болью разом все суставы. Но я вынудила ректора сделать шаг назад. Пыль поднялась в воздух от резкого удара мешковиной сачка. Между нами встала мутная пелена. Мне требовалась одна секунда, чтобы в пальцах оказался веер булавок.
Три из них ударили в цель, а остальные бесполезно звякнули об каменный пол. Я видела, как алые капли крови набухают на правой кисти ректора. Повыше – на предплечье - кровь была не видна на чёрной рубашке. Но я её ощущала.
Я позволила уронить себя на одно колено. Лезвие меча рассекло кожу в том месте, где куртка не застёгивалась – там давно оторвались две верхние пуговицы. Но я смотрела на ректора снизу вверх и всё ещё улыбалась. Его рука дрогнула, и траектория меча сбилась. Лезвие высекло искры из колонны справа от меня.
- Туман, ты поддаёшься, - крикнул он.
Я с удовольствием поняла: его голос уже хрипит от усталости. Его рот уже кривится от злости.
Веер булавок прошёлся на расстоянии вздоха от шеи ректора, и всего лишь две впились в плечо. Он схватился за них, выдернул одну за золотистую головку. Кончики пальцев окрасились в алый. Я вскочила на ноги – под моим наступлением ему пришлось шарахнуться в сторону. Он перехватил меч левой рукой и один пальцем двинул очки поглубже на переносицу.
Теперь ректор не мог бить в полную силу. У меня тоже руки дрожали от усталости, но ещё один выпад меча я всё-таки поймала. Если бы нет – прощай, Туман.
Меч, сбитый прямо в полёте, дёрнулся в сторону. Вывернутый сустав взвыл от боли. Последняя булавка впилась в мою же собственную ладонь, и я выпустила рукоять сачка. Меч крутанулся в воздухе и упал следом, брякнув на прощанье эфесом по основанию колонны.
- Ты поддавалась, - сказал ректор, разглядывая на своей ладони следы крови. – Я терпеть не могу, когда поддаются.
Я хмыкнула.
- А сами-то!
Куртка, оказывается, была рассечена наискось, и теперь сползла с меня, как змеиная шкурка. Меч прошёлся и по футболке, но кожу едва задел. Это ничего. Такую рану мы заштопаем в два счёта.
Я приблизилась к ректору и выдернула последнюю булавку из его плеча.
- Хорошо, что у тебя с собой не было формалина, - сказал он, разглядывая её на свет.
Я стояла рядом, касаясь его подрагивающих пальцев. Ректор вцепился мне в плечи и спиной прижал к колонне. Холод мрамора прошёлся от лопаток вниз.
- У тебя не было серьёзного оружия. Ты не могла меня убить.
Я закрыла глаза и тяжело сглотнула. Сложно говорить с запрокинутой головой, но смотреть на него я могла только так. Свет лампы ореолом расходится от головы ректора. Он не дождался ответа и тряхнул меня так, что я затылком ударилась об мрамор.
- Ты что, не собиралась меня убивать?
Моя растерзанная куртка лежала у нас под ногами. Он подхватил её, и по полу раскатились последние несколько булавок. Встряхнул снова – в ответ ему звякнули все уцелевшие застёжки, и бумажный обрывок порхнул вниз. Всё. Я наблюдала картину, вжимаясь лопатками в колонну, словно меня ещё кто-то держал. Я поймала его взгляд и спросила:
- А вы меня собирались убивать? – Голос дрогнул, как надо.
Под его очками было недоумение. Губы скорбно поджались. Он всё ещё не верил мне, не верил, что я шла в подвал с голыми руками. Ну, если не брать в расчет рукояти сачка, которая сгодился разве что для отпугивания собак. А булавками я бы до смерти напугала только мух.
Он коснулся моих брючных карманов, но уже не так уверенно. Я наблюдала из-под полуприкрытых век, и я видела смущение за стёклами его очков.
- Да бросьте. Что я там спрячу, ружьё?
Нож экологов лежал в кожаных ножнах, в кармане у колена. В том единственном кармане, на котором сохранилась надёжная кнопка. Нож давил на меня ощутимой тяжестью, но был послушным и ни разу не отозвался глухим стуком об колонну.
- Может, ниже? – предложила я, переходя на шёпот.
Ректор выпрямился. Я улыбалась, и это злило его ещё сильнее.
- Я мог убить тебя, ты что, не понимаешь?
- Убивайте.
- Ты должна сражаться, ты же избранная!
Я рассмеялась. Его рука дрожала, потому пощёчина вышла смазанной и не больной, но я снова упала, ударяясь коленом об пол, и покорно замолчала.
- Прости, - сказал он едва слышно.